Я заметила, что термин ПТСР (постравматическое стрессовое расстройство) стал все чаще появляться в речи, но не всегда говорящий об этом человек понимает правильное его значение. Часто употребляют его так же дело не в дело, как, например, «психопат», «перверсный нарцисс» или «психологическая травма». Люди вообще любят говорить о травмах, вернее, о «психологических травмах» или  «травмах детства». (С мужчинами не клеится? Это от того, что мама меня одна растила. Зарплата низкая? Это отец не заложил в меня в детстве модель успеха.)

А вот о травмах без кавычек говорить страшно, да и мало кто о них знает, кроме специалистов и самих пострадавших. Поэтому я расскажу здесь про ПТСР, который есть результат травмы самой настоящей и самой сильной.

ПТСР – это посттравматическое стрессовое расстройство. Вызывают его события, настолько не укладывающиеся в нашу картину мира, что можно сказать: жизнь после уже никогда не станет прежней.  Это опыт, настолько выходящий за рамки привычного, что не переживший его человек никак не может понять пострадавшего. И из-за этого непонимания люди с ПТСР страдают повторно. Сначала от близких, которые говорят «раз всё позади, так от чего страдать? почему бы не радоваться жизни, раз всё кончилось?». А потом от врачей и психологов, не до конца понявших, что есть «мир травмы». Которые начинают таких травматиков «лечить», в том смысле, что нормализовывать. Не адаптировать с учетом измененной и инакой картины мира и самого себя, а заново делать из них «нормальных и здоровых».

Они, как и родственники, как будто говорят «Забудь всё, что было, живи заново, как все». А пострадавший им как будто отвечает «А куда все вот это девать? Я видел смерть совсем рядом, а не как вы – в кино. Я сам убивал. Рядом гибли мои товарищи или просто посторонние люди. Вы хотите сделать из меня нормального, то есть, удобного вам. Чтоб я не истязал ваши чувства рассказами о запредельном. Чтоб вам не приходилось сочувствовать мне в том, что пережить, а потом сохранить психику,  никому не по силам».

Теперь должно быть понятно, о событиях какого рода идет речь. О катастрофах, несчастных случаях, терактах, войнах, природных катаклизмах. Надо сказать, что последние переживаются нами легче, чем то, что устраиваем мы себе сами, братья по разуму, своими же руками. Одно дело наводнение, другое – Беслан. Точно так же как захватнические военные действия отличаются от оборонительных, вот почему в армии не жалеют средств для пропаганды и идеологической работы.

А теперь расскажу, что, собственно, из себя представляет ПТСР с клинической и психоаналитической точек зрения. ПТСРом это явление называют психиатры, а на слуху гораздо чаще другие названия – «афганский синдром», «чеченский синдром», «вьетнамский синдром», «синдром солдатского сердца» и прочие.

В психике появляются противоположные (на первый только взгляд) тенденции – избегания и приближения травмирующей ситуации. Днем, когда человек бодрствует, главенствует Сознание, которое говорит, что всего, что связано с травмой, нужно избегать, поберечь себя, ведь надо же как-то жить, выжить, двигаться дальше. Поэтому человек осознанно начинает избегать повторений произошедшего: не смотрит фильмы про войну и катастрофы, при звуках салюта прячется, затыкает уши или даже падает на землю от страха, хоть и понимает, что это салют.

А вот ночью, во сне, когда царит Бессознательное, мучают сны про произошедшее.  Вот казалось бы – зачем? А есть в этом смысл: бессознательное как будто заставляет «привыкнуть» к травме, сделать этот опыт повторяющимся, а потому обыденным. Вот почему я сказала, что эти тенденции только на первый взгляд противоположны, а на самом деле они служат одному единому: адаптировать человека как можно быстрее к жизни после травмы.

Вот замечательная иллюстрация на тему ПТСР из любимого мною В.С Высоцкого. «И еще будем долго огни принимать за пожары мы, будет долго казаться зловещим нам скрип сапогов» — это как раз про избегание. А вот еще про нежелание отказа от собственного опыта: «…и когда наши девушки сменят шинели на платьица, не забыть бы тогда, не простить бы, и не потерять».