Ядро нашего возбуждения наполнено садомазохистическими переживаниями. (Не я придумала, весь психоанализ этим грешит. Отрицать это могут либо асексуалы, либо люди с плохой саморефлексией в отношении собственной сексуальности. А если проще – не слишком честные сами с собой).  И в этом факте скрывается ответ на вопрос, почему люди наряду с возбуждением испытывают стыд, а женщины испытывают его значительно больше перед лицом своей (женской и пассивной) сексуальности, нежели мужчины.

Только не надо с возмущением кричать «что, значит, мы все извращенцы-садомазозиситы?». Нет, это про нормальную зрелую сексуальность (ключевое слово «зрелую»). Садомазохистические перверсии (не только в постели, это полбеды, но самое главное – в отношениях) практикуют как раз граждане незрелые, недоразвившиеся. Маленький перверт живёт в каждом из нас, только во взрослых он «окультуренный», читай – зрелый и себя контролирующий.

Сравните: все мы какаем. Младенцы это делают там, где захотят, безо всякого контроля от супер-эго, не уединяются и вообще об этом не думают. Стоит им чуть дозреть и начать социализироваться, они усваивают правила, где и как это можно делать. Но какают-то они по прежнему, и по прежнему не бабочками. Ну, или вот еще: человеческое тело в утробе проходит стадии рыбок и птичек. Они так и остаются в нас, человеках, только где-то очень глубоко. Вот и с сексуальностью то же самое.

 У любого младенца она перверсная.  Подглядывания, показывания, тяга к запретному, неважно чему, что возбуждает (запретное вообще возбуждает, и не только сексуально), игры «в доктора» и «во взрослых», не говоря уж о мастурбации – все это прообразы перверсий у взрослых. Одним словом, всё то, что подразумевает нарушение границ – как дозволенного, так и границ себя и Другого. Кто более зрел и адаптивен, тот иногда играет в это в постели, и не абы лишь бы с кем, а с любимым партнером. Кто нарушен или незрел, тот подчиняет этому почти или всё пространство отношений. Но здесь мы будем говорить о нормальной и зрелой сексуальности.

При половом акте мужчина вторгается, а женщина принимает. Так устроена наша анатомия. Фрейд, описывающий сексуальность в парадигме патриархальной культуры (а другой в его время не было, и вряд ли можно было тогда представить, что на смену ей будет приходить эгалитарная, признающее равенство полов в социальном плане и нисколько не отрицающая разницы психофизиологии и анатомии), говорил, что «анатомия – это судьба».

Мужчина сторона активная, женщина пассивная. Во внутренней,  детской и символической реальности, иными словами, в бессознательном  обоих  партнеров, женщина является Жертвой, а мужчина Агрессором.

А теперь вспомним, что говорили в детстве мальчикам и девочкам. Мальчикам –  что агрессивным быть плохо, девочек нужно защищать, а свою силу применять только там, где это требуется для защиты слабых или отстаивания справедливости. Но это только одна, «светлая сторона», вербализованная и «официальная». А есть еще и «темная», никогда не произносимая вслух. Это негласное поощрение  настойчивого поведения и умения «получить свое» от женщины. Лучше всего это продемонстрирует реальная история.

Взрослый мужчина рассказал про одно из самых ярких воспоминаний детства. Вместе с соседской девочкой (им обоим было около пяти) они играли «в доктора». Он попросил её снять трусы и «осмотрел». Их застукал дед девочки и тут же пошел к деду мальчика разбираться. Разумеется, парень получил всё, что ему было положено, но в то же время дед был как будто бы и рад, что «растет настоящий мужик». Внук понял это по гордому взгляду и скрытой улыбке.

Таким образом,  мужчины получают двойное послание: «Агрессия – это плохо» и «Будь настоящим мужиком, добейся своего, или Победителей не судят».  Отсюда и возникает внутренний конфликт в отношении собственной сексуальности, замешанной на проникновении и связанной с ним агрессии. С одной стороны, проникновение (и не только оно, а само «завоевание» женщины, ухаживание за ней, преодоление преград и её отказов, заложенных в самом ритуале ухаживания) подразумевает агрессию и напор. А с другой,  «агрессия – это плохо». И тогда у мужчины срабатывает запрет не только на сексуальные действия, но и даже на сексуальные фантазии с элементами агрессии и «насилия».

Слово «насилие» я специально взяла в кавычки, поскольку насилием могут считаться только реальные действия, но никак не то, что происходит в фантазиях. Мы не можем никому навредить исключительно «силой мысли», за это в реальной жизни не наказывают. Нет, то, что мы себе фантазируем – совсем не обязательно мы собираемся воплощать, если только, конечно, мы не больны психически. И наказание за такие фантазии мы получаем только от своего же внутреннего цензора, который пресекает возбуждение. Нормальный мужчина не хочет быть и чувствовать себя насильником, его агрессия требует оправдания в его же собственных глазах и ситуативной  уместности.  Он может её проявить, будучи в роли воина или защитника, но никак не в  роли любящего мужчины. Агрессия по отношению к «своим» – это плохо.

(Хочу обратить особое внимание на эту великую путаницу, в которой  в нашем сознании агрессия перепуталась с насилием. Насилие – это однозначно плохо, тут не может быть двух мнений. Но давайте вдумаемся, а когда можно говорить, что то или иное действие является насилием? Только тогда, когда на него не получено согласия другой стороны, или оно получено обманным путём, угрозами или же жертва не имела возможности не согласиться. Согласие, равно, как и отказ – это о договоренностях, то есть о социальном уровне отношений, а не о сексуальном. Прежде чем заняться сексом, мы получаем на это либо согласие партнера, либо отказ. Даже обсуждая вопрос о занятии сексом, мы все еще находимся в социальной реальности, а пока еще не в сексуальной. Получено согласие – и только тогда начинается секс.)

Девочки же получали от родителей, в основном от матерей, послание прямо противоположное и не такое амбивалентное, как мальчики. Тут нет «светлой» стороны. «Секс это опасно, тебе это может навредить.» «Хорошие девочки  секса не хотят, их не интересуют эти глупости.» «Он тобой попользуется и бросит.» Женщины (якобы) асексуальны, они не могут этого хотеть от природы, не могут от этого получать удовольствие, в сексе  его получает только мужчина. Секс – это то, что женщина предоставляет мужчине в обмен на то, что  он её «не бросит после использования», иными словами – женится. Поэтому многие женщины в ситуации, когда отношения закончились, не важно, по какой причине, чувствуют себя «использованными», даже если и сами получали немалое удовольствие от секса. Ждут от мужчин не просто ухаживания, но и «подарков». Потому что после материнских нотаций по их ощущениям они отдают в любом случае больше, чем получают.

Примерно такое же представление о женщинах  и их асексуальности существует в бессознательном мужчин. Если попросить мужчину представить или вспомнить себя в том возрасте, когда он стал интересоваться  девочками и сексом, взглянуть на ситуацию своими тогдашними глазами и ответить на вопрос, нужен ли секс девочкам (женщинам) в той же степени, как он нужен мальчикам (мужчинам), большинство уверенно ответит – нет.

А что же чувствует женщина, ясно осознающая свое желание секса? Получается, она добровольно соглашается стать Жертвой. Она сама, по доброй воле хочет вторжения в себя, подчинения Агрессору, хочет быть «униженной» и потенциально использованной. А быть жертвой стыдно, как бы им не сочувствовали и не жалели. И тем более во сто крат стыднее быть жертвой по собственной воле.

Получается, что если для мальчиков хотеть секса – это больше плохо, то для девочек – больше стыдно. Но мужчины могут испытывать не меньший, а то и куда как больший стыд за то, что ему может нравиться состояние приятной пассивности или доминирование женщины в сексе. Им нужно постоянно доказывать свою «мужественность», доказывать, что он не женщина, потому как в патриархальной культуре быть женщиной (читай – слабой, пассивной, зависимой, ранимой) быть стыдно.

Именно потому что в  патриархальной культуре женщины изначально  асексуальны, они (якобы) лишь откликаются на мужское желание и узнают о сексе от первого мужчины, женщине бывает трудно признать перед партнером, что она занимается мастурбацией. Ведь то, что она знает свое тело, говорит о том, что эти желания у нее возникли задолго до того, как она узнала «его, первого и  единственного». До него она и знать не знала своё тело и его реакции. А тут получается, что она «испорченная».

А еще и сами  не слишком то уверенные в себе мужчины болезненно относятся к женской мастурбации. Ведь это означает, что женщина может прекрасно обойтись без него или что он не слишком-то хорош как любовник. А быть плохим любовником так же стыдно. Менее стыдно быть даже плохим мужем или отцом. Потенциальный стыд заставляет мужчину хотеть секса даже там, где он его не хочет. Важно при этом не столько удовлетворить женщину, сколько показать свою потенцию как атрибут настоящей мужественности.

А теперь самое главное.  Стыд – это один из очень необходимых компонентов здоровой сексуальности. При сексуальной близости мы обнажаемся перед партнером во всех смыслах. И сам по себе факт телесной наготы может вызывать стыд хотя бы потому, что в бессознательном нагота имеет не только функцию сексуального возбуждения, но и унижения. Стыда может и вовсе не вызывать нагота функциональная, необходимая в связи с какой то другой целью, в бане, например, или у врача.

Уберите из сексуальности стыд, и вы получите порнографию. Обнаженность (я тут больше про душевную её сторону или эмоциональную) способны выдержать не все.  Мы – со своими желаниями и не-желаниями, чувствами, всей своей противоречивостью и не-идеальностью, как телесной, так и душевной, предстаем перед партнером предельно ранимыми. Тот, кто этого выдержать не может, либо обесценивает секс и сводит его на нет, либо обезличивают партнера и обезличиваются сами. «Случайные половые связи еще не повод для знакомства» или «Только секс, ничего личного» как раз об этом.

А вот если убрать из сексуальности страсть и настоящее возбуждение, можно получить слащавую мелодраму. Что она, что порно – оба жанра «не про жизнь».